ЛИХО. Девятое Инктября

 

Народились в лесу на опушке два брата, Лихо да Эхо. Жили они и не тужили, людей сторонились да все больше в лесу в салочки играли, прятались в бруснике, красили исподтишка перья маленьким малиновкам и усы лесным котам золотили. Мать-Солнце да Отец-Ветер нарадоваться не могли на своих чад, такие они славные непоседы были.

Одно только омрачало порой чело Матери-Солнца: повадились человеческие ребятишки в лес сбегать да с ее детьми по звонким ручьям босоного шлепать. Не видела она добра в том, чтобы с людьми якшаться, слишком многое видела она, бродя по небосводу. Говорила она Отцу, чтобы тот вмешался, но много ли с Ветра взять? Дует и дует, а за дерево зайдешь – и нет его, не достанет.

Лихо, старшенький, тот попросту добрый был, к детишкам ластился да уши прижимал, когда его гладили. А Эхо был осторожный да пугливый, все сидел на деревьях и только тихонько окликал старшего брата, чтобы тот не забывался. С детьми ему было шумно, а когда они его ловили, то тискали так, что он задыхался, да за хвост дергали больно. А Лихо только смеялся, когда Эхо укоризненно звенел из липовой кроны – не умеешь ты дружить, брат, вот и выходит так.

Сам Лихо детей любил и даже до селения провожал, ежели заиграются те до самой ночи. Тени отгонял, тропки скрытые показывал, какими только кошки ходят. Показывал, где светлячки ночуют да как звезды в пруд падают. Дети казались ему глупыми – не понимали простых вещей, лезли в пруд за звездами да хватали за хвосты кошек на их тропках, но Лихо не серчал. Человечки были розовые, маленькие и теплые, повзрослеют, уму-разуму наберутся, думал он.

Однажды набрался Лихо смелости и пошел вместе с детьми в их селение. Уж больно любопытный он был, даже кошки лесные из-за этого над ним смеялись. Предостерегали они его, что не кончится добром это, уж они-то, кошки, в этом толк знают.

Селение ужасно понравилось Лиху – белые домики опятами рассыпались вокруг поля, молоком пахнет, а в самом центре высоченный золотой ствол с двумя ветками. Яркий, красивый, на нем Мама-Солнце играет. Зажмурился Лихо, ушки торчком поставил, чтоб расслышать лучше да потрусил к стволу. А ствол тот прямо из верхушки дома огромного рос, красивого, внутри разноцветного, полного народу.

Увидели люди Лихо, сразу всполошились, рука-ногами махать стали. Но не так махали, как друзья Лихины, а иначе как-то, по-взрослому. Лихо заурчал дружелюбно и хвост распушил – покрасоваться хотел, как тут его окатили холодной водой и больно ударили какой-то короткой палкой. Лихо обиженно взвизгнул и забился в угол. Он не понимал, что сделал не так. Он не грязный, ничего не выпачкает, никого не обижал.

А люди все толпились, кричали, наступали со всех сторон. Лихо от страха сжался в комочек, и только-только меж огромных ног людей образовался просвет, кинулся со всех ног обратно в лес. Спина у него болела от удара, мокрый хвост поник, а маленькое сердчишко, казалось, выскочит из груди. Но Лихо несся изо всех сил, а за ним гнались люди – и взрослые, и почему-то дети.

Лиху было горько и страшно. Забежал он в самую глубокую чащу, спрятался на сухих ветках под валуном и затих, пока люди пробегали мимо, затаптывая кошачьи тропки, ломая бруснику и давя муравьев и кузнечиков. Лихо тихо-тихо скулил и ждал, когда все закончился. Ветер угрожающе выл над людскими головами, но те давно уже не различали никаких звуков, кроме собственных голосов.

С тех пор стали люди наведываться в лес и всякий раз Лихо гнать прочь, в самую чащобу загонять, а когда он злился да рычал, и ногой садануть могли. И всякую нечисть его именем звать стали. Может, и хотел бы Лихо им правду рассказать, да не умел он говорить. А Эхо больше никогда не показывался. Боялся. Только иногда осторожно одиноких путников окликал, но приблизиться и по сей день не решается.