Жизнь по инерции. "Нелюбовь" Андрея Звягинцева

Что есть любовь? Ответить сложно. Гораздо проще, посмотрев по сторонам, сказать, что же любовью НЕ является.

Об этом фильм Андрея Звягинцева, получивший свой заслуженный приз в Каннах в 2017 году.

В европейском прокате фильм называется "Loveless" или "Faute d'amour"(ошибка любви). Французы, как всегда, понеслись интерпретировать и намекать на ошибки. Только вот просчитались - ошибки не из любви здесь. Наверное, романтичным до мозга жа... жителям страны круассанов очень тяжело, если не невозможно, представить себе жизнь, в которой о любви не идет и речи.

Но по порядку. Сначала проходите, вас ждет та еще достоевская хтонь. Автор предупредила.

О пане Орландо замолвите слово. Сериал "Карнивал Роу"

Что получится, если взять щепотку магии, понюшку викторианства, модельные брови из 2к17 и приправить угнетенными эльфами из Польши? Кажется, именно этим вопросом задавались создатели сериала "Карнивал Роу", создавшие стимпанковское фэнтези и продлившие его на второй сезон.

Главные роли отдали Каре "Я-Внебрачная-Дочь-Трандуила" Делевинь и Орландо Блуму, который внезапно так похорошел после путешествия в Средиземья, что поневоле задумаешься, а так ли там хорошо, в Арде-то.

Разберем, чем отличаются фэйри от людей, но сначала - проходите, крылья можно не отстегивать, рогами полочки не бейте.

Ребекка

Первое воспоминание. Они были в магазине. Мама взяла специальную тележку, чтобы можно было посадить в нее дочку. Ребекка очень быстро стала капризничать, и ее пришлось высадить. Мама, поглощенная домашними хлопотами, не обратила внимания, куда бежит ребенок, и по инерции продолжила катить тележку.

- Отойди, девочка, если ты будешь стоять у мамы на пути, мама тебя задавит! – пожилая женщина схватила маленькую девочку за руку, отводя ее подальше.

Тележка промчалась мимо, а мама спохватилась слишком поздно. Ребекка непонимающе захлопала глазами.

- Дженис, осторожно!

- Спасибо, - от неловкости Дженис не знала, куда деваться. – Откуда вы меня знаете?

- Я Леа, ваша новая соседка. 

Ребекка не вслушивалась в разговор взрослых, очень скоро они перешли на темы, которые неинтересны маленькому ребенку. Но даже спустя много лет фраза доброй соседки всплывала в ее мозгу, словно вытатуированная на изнанке черепной коробки.

Если ты будешь стоять у мамы на пути, мама тебя задавит.

***

Второе воспоминание. Гудение приборов, пиликанье маленьких экранчиков.

Мама всегда говорила Ребекке, что если у нее есть две ноги и пара рук и в придачу она не больна раком, то нет никаких причин быть несчастной.

Ребекка всегда хотела, чтобы ее мама была, как другие матери, чтобы иногда погладила по голове и сказала, что любит свою дочь. Ее желание исполнилось.

Мама приходила почти каждый день и приносила полезную еду – десятки самых разнообразных салатов, которым она выдумывала вычурные имена – Византия, Цезарион, Александрия. Имена были разные, а ингредиент почти всегда один и тот же – чертова салатная трава, которую только такая ведьма, как Леа, и могла растить у себя на заднем дворе.

Когда-то, когда Ребекка еще была маленькой, ей, как и любому ребенку, было все интересно. Это сейчас материнский страх, что все вокруг будут смеяться, сделай она что-то не то, въелся ей под кожу, под мышечные фасции, глубже, чем находится игла катетера и искусственный бедренный сустав. А тогда, раньше, Ребекка даже могла покидать лужайку перед кухонным окном. Мяч, который она бросала, случайно перелетел через забор и приземлился аккурат на пышные зеленые грядки Леа. А за ним – и детские ножки Ребекки, обутые в розовые сандалики.

Каков же был ужас ее матери, когда она увидела, что ее идеальная, нежная и воздушная дочурка по уши перемазана землей и отвратительным зеленым травяным соком! И сколько ни уверяла ее Леа, что все в порядке, сколько ни говорили по телевизору, что дети непоседливы, хрупкая психика мамы не могла этого принять. Она вычитала из каких-то старых книг необычайно полезные свойства этой дикой салатной травы и с неуемным энтузиазмом принялась изобретать. Тысячи салатов – Византия, Цезарион и Александрия появились позже, вначале это были ничем не примечательные Юта, Айова и Техас. Был и утренний витаминный смузи, и перетертый травяной морс с сахаром, даже в супе Ребекка то и дело находила ошметки зеленых листьев.

И когда прозвучал страшный диагноз – рак, то она даже втайне надеялась, что это будет достаточной причиной для того, чтобы перестать есть эту мерзкую траву. Но любовь матери была слишком сильна.

Родительская любовь. Почему она проявляется только во время болезни? А может, она и есть болезнь?

Ребекка смотрела на свои руки, опутанные белыми капиллярами катетеров, и думала о том, что ее кровь, должно быть, такая же белая. После стольких дней на транквилизаторах, после стольких иссушающих душу и тело часов… белая, пустая. Пустая голова без какого-либо намека на размышления. Только ленивые мысли, больше похожие на белых опарышей, что питаются падалью, медленно ползут товарным составом в черепной коробке.

Пилик. Пилик. Каждая секунда – одна поглощенная мысль. Каждая секунда – близость к идеалу. Тому самому, желанному.

Родительскому.

Ребекка сжала кулаки.

***

Третье воспоминание. Белая простыня – белая по запаху, потому что в палате темно, хоть глаз выколи. Запах крахмала, химической отдушки и чего-то металлического. Такого, что создано для отделения кожи от мышц. Или мышц от кости. Ребекка не особо сведуща в медицине, но она так хочет быть. Знать то, что не знает мама. Так она сможет посмотреть, фигурально выражаясь, через ее голову. Так она сможет быть кем-то, хоть для самой себя.

Именно для самой себя Ребекка уже много лет режет себя. Ее руки испещрены невидимой сеткой мелких порезов, еле заметных, как рябь на воде. Посреди этой сети время от времени разевают свои рты безглазые кровавые рыбины – если она по неосторожности или в припадке режет себя чуть глубже, чем планирует. Глубоко нельзя, иначе мама заметит. Иногда у Ребекки возникал вопрос, почему мама не замечает другие.

То, что мама, возможно, не хочет замечать, не приходило Ребекке в голову. Мама заботливая, мама платит за клинику и приносит ей салаты, каждый раз с новым именем. Мама любит Ребекку, и любовь эта видна на всех счетах, эта любовь шуршит обертками в мусорном ведре. Ребеккина же неблагодарность остается на краю лезвия, о ней же кричат безглазые кровавые карпы на ее руках. Каждый раз новые.

Ребекка любила воображать, что она как принцесса, запертая в башне. Ей не велено подходить к окну, ей не велено выходить наружу – после химиотерапии ей может навредить любая мелочь. Она заперта в высоченной башне онкологического центра, и дракон, кружащий коршуном над ней, носил вычурное латинское имя – лейкемия.

Но был и принц, темноволосый красавец в наглаженном халате, приносящий ей дары. Как она воображала, фрукты из диковинных земель, а на самом деле – мягкие Твинкис и горные самоцветы в пачках от Эм-энд-Эмс. Но самым лучшим подарком из внешнего мира стал для Ребекки парик.

Ребекка не тешила себя надеждой, что он обратит на нее внимание. Она прекрасно понимала, насколько уродлива с редкими тонкими волосами, выпирающими тазовыми косточками и будто покрытыми кольчужной сеткой предплечьями. Но втайне ото всех, даже от самой себя она представляла себя принцессой, которую он то и дело спасает – сладостями, париком и другими не менее важными и милыми ее сердцу дарами. Взглядом серых глаз, кривоватой улыбкой на лице с острыми чертами.

Иногда Ребекка представляла, что он счастлив. Тогда она любила его еще больше. Она сама сделала его принцем, и знание этого одновременно воспламеняло и обжигало ее. Болезненная привязанность, жажда быть рядом с ним, знать о нем абсолютно все, приклеиться к нему, как ручки полиэтиленового пакета – вот что держало Ребекку на поверхности океана анализов и гистологий. Она, как слепая змея, драконов детеныш, прокралась ночью в кабинет главного врача и нашла досье на своего принца. Каждая деталь была важна, приближала ее к той самой идеальной жизни, которую она так хотела впитать, украсть, выучить от корки до корки.

Ей доставляло неописуемое удовольствие знать, где он живет, пусть Ребекке не было суждено покинуть стены онкологического пентхауса. Университет, который он окончил, где проходил интернатуру, группа крови, номер страхового полиса… Каждая мелочь была драгоценным камнем, который Ребекка методично вращивала себе в кожу, обрастая панцирем. Панцирь помогал ей общаться с мамой, которая в кои-то веки была довольна дочерью – больше она не пытается сбежать, перестала отказываться от еды и часами молчать, смотря в стену. Мама была подозрительна, но причина внезапных перемен в дочери особо ее не интересовала. Подаренный парик ее раздражал, и она то и дело говорила снять эти, как она выражалась, «косоньки».

О том, что ее маленькая Ребекка может интересоваться противоположным полом, и речи идти не могло. Дженис пребывала в полной уверенности, что, как разумная дочь, Ребекка понимает всю тяжкость своего диагноза и будет безмерно благодарна матери за сам факт, что о ней заботятся.

И Ребекка была благодарна. Она послушно поглощала салаты, правда, стала повсюду носить парик. Дженис это не нравилось – нечего стесняться своей внешности! Но Ребекка впервые в жизни проявила упрямство. Она прихорашивалась, если знала, что Он будет дежурить – а расписание она выучивала на месяц вперед.

Она надевала парик и долго-долго рассматривала себя в зеркале. Она настолько непохожа на остальных девочек ее возраста. Запертая пташка, которой дорога лишь одна – на тротуар, там, внизу, картинно раскинув руки и ноги. Как Арлекин. Кто знает, о чем плачет Арлекин, когда молчит?

От осознания своей ничтожности Ребекка плачет. Плачет, стоя перед зеркалом и немного любуясь тем, как слезинки выбирают дорогу по бледным щекам. Потом она отворачивается, не в силах видеть свое отражение.

Ребекка плачет о многом, но все чаще – о Нем. Все чаще она задается вопросом, значат ли их разговоры что-то большее, или же это простая вежливость. Ребекка понимает, что она ничего о Нем не знает, кроме того, что украла из больничных записей. Она думает, что похожа на рыбу-прилипалу. Она зависима. Он нужен ей. Нужен, как лезвие, спрятанное в матрасе.

О, эта сладкая власть – быть несчастной! Упиваться своим горем, таинственным и незримым, как счастье, но в сто раз более привлекательным. Ребекка вспоминала время, когда еще ходила в школу и ходила вместе с классом в театр. В то время как все девочки закатывали глаза и ахали, вспоминая темноглазого Меркуцио, Ребекка не могла отвести взгляда от Офелии, загнанной птицы в своем мрачном саду. Одетая в белое, с длинными волосами, с которых капала вода – этот образ Ребекка примерила на себя, и он сел как влитой. Офелия, мертвая возлюбленная, слишком хрупкая для этого мира – эти строки о ней, только о ней.

Она заплакала еще сильней, специально вызывая еще более бурный поток слез. Она так хотела быть любимой. Если Он сейчас подойдет, успокоит, то этим самым докажет свои чувства. Может, Он и сам еще не понял, но она, Ребекка, знает лучше.

Кровать скрипнула – это Он сел рядом, наплевав на врачебные предписания. Спокойно накрыл своей большой ладонью ее предплечье, на которое она тщательно натянула кофту. Чтобы не смотреть. Чтобы не видеть самой. Ему она бы показала, протянула свои руки как на блюде – смотри же, вот она, моя душа, искалеченной облезлой мышью корчится. Полюби меня. Пожалуйста.

- Что случилось?

Ребекка отвернулась. С таким распухшим носом и глазами-щелочками – какая она сейчас Офелия. Место, куда он дотронулся, жгло, сердце барахталось в горле и задыхалось от стыда. Она как чайник, что вот-вот разольется и затушит то единственное, что заставляет его кипеть.

- Ну же, успокойся, - Он наклонился чуть-чуть, и этого чуть-чуть вполне хватило.

Ребекка взглянула на Него, смотря так близко, что могла различить каждую морщинку на лице, прильнула к Его суховатым губам. Почувствовала, что он словно окаменел. На мгновение она снова стала Офелией, отвергнутой и раздавленной, новые слезы заструились по ее щекам… когда она распахнула глаза, то увидела, что на пороге ее палаты стоит мама. С салатным контейнером.

Страх заполонил ее. И Ребекка сделала единственное, что могла – она с криком оттолкнула Его, пуще прежнего заливаясь слезами, и бросилась к маме. Он, не ожидая вероломства, потерял равновесие – он лишь облокотился на койку – и упал, задев головой прикроватную тумбочку.

Ребекка плакала. От страха, но еще больше от осознания того, что Он не принц. Он бы бросил ее минутой позже. В его карточке значилось, что он женат, а она, Ребекка – не Офелия. Она лысая фантасмагорическая принцесса, запертая в собственной луже детских грез. От этого признания самой себе было больно.

Прибежали врачи, унося Его тело. Через несколько дней Ребекка узнает, что Он ослеп от удара. Через несколько дней ее мама придумает новый салат. Через несколько дней Ребекка снова подумает о том, что на окнах нет решеток. Но это будет через несколько дней.

А пока Ребекка сидит на широком подоконнике и смотрит на багровый закат. На коленях лежит золотистый парик, который она то и дело гладит, словно кошку. На левом предплечье засыхают новые тонкие порезы. Их так много, что кожу слегка щиплет. Ребекка умиротворенно прикрывает глаза.

Она улыбается. Это было единственное, что она сделала из любви.

Ее четвертое воспоминание.

Самый страшный зверь. "Вьюрки" Дарьи Бобылевой

Хоррор о даче. Дачный хоррор.

Казалось бы, дача - само по себе место довольно страшное. Девять картофельных кругов, огненные рвы перекапывания, рвущие кожу в клочья малинно-черничные заросли, кара небесная комарами да еще и танталовы муки прополки. Короче, дача - это слово, которое иностранец не поймет, а православно постсоветский человек, стоит ему услышать этот передненёбно-шипящий отзвук рабовладения, сразу невольно тянется за водкой.

Ну, ваш покорный автор утрирует. А вот Дарья Бобылева - нет.

Источник: horrorzone.ru

Книжечка как раз из тех, чтоб перед Самайном почитать. Проходите, да смотрите, в грядки не вступите.

Подготовка к "Джокеру". "Иррациональный человек" Вуди Аллена и "Таксист" Мартина Скорсезе

Если перефразировать капитана Джека Воробья, то у меня нет для вас обзора на "Джокера". У меня есть нечто получше - обзоры на то, что вполне может являться рисунком для будущего "Джокера".

Давайте, приглаживайте свои зеленые волосы, вешайте фиолетовые пиджаки на вешалки и проходите. Для дам в углу ящичек, удобно биты складывать.

Тень. Семнадцатое Инктября

Однажды настал день, когда я перестала писать. Как будто солнце, едва взошедшее над несколькими десятками миров, стремительно покатилось по небосводу и упало в вечную мерзлоту космического моря – первозданного небытия. Из ничего пришел мой дар, в ничто он и ушел.

Я писала, проживала сотни маленьких жизней вместе с моими послушными созданиями, оплакивала кровавыми слезами их неудачи и тихо посмеивалась в кулак их неуклюжим попыткам найти свое место в жизни. Они были так похожи на меня – я одаривала их своим смехом, своими шутками, они так же смешно морщили лицо, когда грустили и забавно ругались, когда что-то шло не по их плану. Они бывали добрыми и злыми, болезненными и подчас жестокими, но все они были моими частями, вышедшими из меня для того, чтобы прокричать миру то, чего не могла позволить себе я напрямик.

Однажды я устала. Я отложила в сторону блокнот, удалила все файлы с компьютера, стерла логины и пароли с авторских сайтов.

Жертва. Шестнадцатое Инктября

Заснуть может каждый. Но не каждый соблюдает неписаные правила Снов. Для того мы и здесь. Мы, Сновидцы, призваны блюсти ваш отдых.

Наверное, я родилась такой. По крайне мере, я не помню, чтобы когда-то могла просто безмятежно уснуть вечером и проснуться утром, ничего не помня или имея в голове лишь обрывки цветистых образов. Для меня сон – всегда прогулка, но не всегда приятная. Ведь бывают и кошмары.

Вампир. Пятнадцатое Инктября

Мерцающий эпилептическими припадками свет техно-клуба тщательно скрывает всех, чтобы в следующий момент выхватить нещадным лучом незнакомца, с которым ты танцуешь, у которого проснешься или же от рук которого испустишь дух.

Я трясся в невообразимом ритме. Ритм помогал очистить голову от мыслей и выпустить на свободу то дикое, что зиждется в каждом из нас где-то под километровыми слоями бессознательного. Бликующий свет не мешал мне разглядывать толпу. Они были как стая гиен у туши мертвого слова. Я видел однажды такое в саванне. Пятнистые гогочущие зверьки сбивались в клубки шерсти, кусали друг друга, лаяли и визжали, хотя туши хватило бы на несколько таких стай.

Мне ничуть не доставляло удовольствия наблюдать за ними, но нет охоты без того, чтобы выйти в поле. К тому же, жить среди людей означает так или иначе с ними контактировать. Лично я предпочел бы иначе. Хотя странное дело – как раз тогда, когда думаешь, что проще стрельнуть себе в голову серебряной пулей, тебя вытаскивает из векового дерьма то же самое дерьмо. Вот как эта техно-вечеринка, настолько дикая и человеческая, безумная и вместе с тем безмятежная, что снова начинаешь чувствовать себя лучше – голова опустошается, тело совершает одному ему ведомый танец, и ты погружаешься в ничто. Нирвана для упырей.

Проклятый талисман. Четырнадцатое Инктября

Жил-был на свете герой. Он странствовал по землям своего короля и смотрел, чтобы нигде не было зла. Врагов у него не было, королевские подданные всячески его уважали, а юные девы млели от любовной тоски, стоило ему проехаться на своем снежно-белом скакуне по улицам их города. Но тщетны были их страдания – герой, хоть и был ликом чист и станом красив, даже не смотрел в их сторону. Все помыслы его занимали подвиги, и любви не было места в его жизни. И подвигов он совершал немало – подавал нищим, кормил голодающих, одноногих и слепцов проводил в церковь. Не счесть было его подвигам, и слава его гремела громче золотых доспехов.

Растение. Тринадцатое Инктября

На раскрытую книгу упал солнечный лучик и запрыгал ярким котенком меж мудреных строк древнегреческого мыслителя. Взгляд Давида невольно устремился за ним, и мысль была потеряна. Как, впрочем, случилось со многими ее товарками – читать текст, настолько изобилующий метафорами, эпифорами, вычурными эпитетами и прочими представительницами искусной философской мысли было просто невозможно.

Давид вышел проветрить голову – в тишине и мрачной угрюмости университетской библиотеки ему всегда казалось, что каменные бюсты поэтов и мыслителей злобно смотря на него мертвыми глазами без зрачков. Осуждают за неспособность впитать в себя то, что для было либо очевидным, либо впитывалось еще с молоком матери.

Паук. Двенадцатое Инктября

- Ба-а-а-абушка! – отчаянный детский вопль огласил почти весь дачный участок.

Бабушка со всех ног устремилась с небольшого огородика, где собирала для внука всякое-разное свеженькое, чтобы порадовать. Буквально влетев в дом, она застала чудную картину: посреди кухни с веселыми, слегка уже выцветшими обоями нежно-голубого цвета стоял высокий табурет, куда чадо забралось с ногами. Побледневшее личико с нескрываемым страхом смотрело куда-то в угол, где стоял холодильник. Бабушка проследила за взглядом. 

Осклабилась, улыбнулась:

- Ну Антош, это всего лишь паук.

- Он шевелился! – обвинил арахноида в самом страшном грехе внук и дернул рукой, как будто хотел вынести приговор и стукнуть деревянным молоточком. Судья будет, умилилась бабушка.

Из Мертвых. Одиннадцатое Инктября

Секунда за секундой, час за часом, дни, перетекающие в недели и сплетающиеся в полотно месяцев. Вокруг – белым-бело. Цвет снега. Цвет боли. Цвет пустой страницы, словно проткнутой ножом-курсором.

Моя муза мертва. Я не могу ничего написать, и белизна страницы режет мои воспаленные глаза. Поток мыслей истончился, превратившись из бурной реки в тоненький ручеек, который засох на соляных кристаллах.

По телу разливается слабость, и я преисполняюсь ненавистью к самому себе. Где тот душевный порыв, коим я упивался? Где неумная жажда творить? Почему все, что у меня осталось – это усталость, настолько твердокаменная и гранитно-серая, что ее не выложить на эту бумагу – прорвет.

Тотемное Животное. Десятое Инктября

Дерево поддавалось легко, легкими белыми спиральками верхние слои съезжали по рукам, катились по голым коричневым ляжкам и падали легкими подбитыми мотыльками на утрамбованный земляной пол. Утиный Клюв еще раз дунул на деревяшку, что держал в руках и стал придирчиво ее разглядывать. Тонкая резьбы уже превратила когда-то растущее на еще существующих лугах дерево сначала в мертвый кусок древесины, а потом в нечто, отдаленно напоминающее не то детскую игрушку, не то колотушку для маиса. Но ему суждено было стать кое-чем большим. Чем конкретно, шаман не знал. Духи, что еще остались рядом с ним в непроглядной тьме, скорбно молчали. Он поднял глаза к выходу из пещеры и какое-то время наблюдал вязкую шевелящуюся массу, которая по недоразумению называлась небом.

Алхимия. Девятое Инктября

Мир был еще молод. Звезды и кометы еще не обрели свой путь, который они будут проторять в течение многих и многих лет, небесная твердь только-только образовалась, и то и дело юные, кристально чистые водоемы выплескивались за пределы своих берегов, намереваясь залить собой все и сравняться с небом. Мир был потрясающе красив.

В огромном почерневшем от копоти котле не спеша варилось нечто малоприятное, одновременно похожее на лаву и размокшую глину. Вокруг котла, на свежей зеленой траве, меж юных деревьев, были раскиданы фолианты, развернутые пергаменты и многообразные склянки. А неподалеку, устало подперев рукой бородатую щеку, восседал человек.

Он тщательно сверялся с рецептами, искусно выверял уровень жидкостей в клепсидре, выбирал самые чистые материалы.

- То, что вверху, аналогично тому, что внизу… то, что внизу, аналогично тому, что вверху… чтобы осуществить чудеса единой вещи… что я имел в виду, когда писал это? – сокрушался он.

Сирена. Восьмое Инктября

Гладь теплых волн еле заметно волновалась, скрывая в своей утробе неведомых чудовищ. Ни облачка не было на кристальном небе, а легкий ветерок лишь слегка обдувал морские просторы, не наполняя, однако, выцветшие от долгого плавания паруса. Синеглазая богиня Амфитрита, всеблаженная покровительница моряков, устремила свой взор на других путников, оставив корабль ахеян без надзора. После гнева Посейдона, наславшего на них шторм, лишь чудом не унесший несколько жизней, моряки остались без еды и питья. Лишь несколько плошек пресной воды оставалось на корабле, но и те бравый Одиссей вышвырнул в пучину, опасаясь, как бы его верные мужи не поубивали друг друга из зависти и подозрений.

На востоке виднелись острые утесы, и Одиссей вспомнил слова Цирцеи, говорившей, что здесь живут сирены. Сладкоречивые полурыбы-полудевы, только того и жаждущие, как погубить моряков. Он славился своим хитроумием, и пустил в ход пчелиный воск, залепив и себе, и всей команде уши. Он низко нахлобучил повязку, спасающую от заливающего глаза пота, чтобы не видно было следы воска у ушей. Затем встал у руля, направив судно к утесам, так, чтобы утихший было ветер только приблизил их, но не разметал в щепки.

Таро. Седьмое Инктября

Ведьма – это не простое слово с налетом старины. Ведьма – это профессия. Когда выбираешь себе сакрального терапевта – это другое, научное наше название – следует обратить внимание на то, как человек обращается с терминологией. Вот, положим, взять карты. Во-первых, это должна быть не так колода, которой в свободное время можно в дурака перекинуться, а настоящие Таро. Во-вторых, по ним не гадают. И уж тем более не читают. С картами нужно беседовать.

Вот здесь-то у меня и проблема. Мы не разговариваем.

Луна. Шестое Инктября

Лондонские трущобы ночью ничуть не отличались от них же днем. Ну разве что больше крыс, а видно их было меньше.

Маленький мальчик, чумазый и одетый в лохмотья, сидел на одной из множества бочек около пристани и смотрел на небо. Это была одна из тех немногих ночей, когда не дождило и сквозь тучи можно было разглядеть серебристый диск луны. Если бы мальчик был художником, то он бы непременно заметил, как мягкий свет отражается от воды, как мелкие рыбешки весело плещутся, когда их не ловят рыбаки и как пара усатых кошачьих морд пристально наблюдают за рыбным танцем, надеясь, что он окончится у тех в желудке.

Франкенштейн. Пятое Инктября

В ад дорога выложена, как известно, благими намерениями. А в рай – очередями.

Виктор угрюмо созерцал огромный холл, похожий на зал в аэропорту. Сходство добавляло также и то, что из восьми окошек работали только четыре: «Церковнослужители», «Дети до четырнадцати», «Граждане с нечеткой телесной субпозицией» и «Прочие». Души толпились за загородкой, которую открывал ангел с висящим на тонкой шее золотым ключом и биркой на одежде, свидетельствующей о том, что он всего лишь практикант.

- Молодой человек, у вас справки нет? – спросил Виктора важный мужчина с легкой проседью в волосах.

- Какой справки? – не понял тот. Вместо ответа мужчина указал на золоченую надпись под потолком: «Все, кто имеют справку об исповедях, пропускаются вне очереди».

Ведьма. Четвертое Инктября

Пламя свечей дергалось, воск горячими слезами капал на пол, слегка шипя. С улицы было не рассмотреть происходящего в комнате – плотные темные шторы синего бархата были плотно задернуты, окна наглухо закрыты и электричество по всей квартире отключено. Для совершения ритуала нужна полная концентрация.

На полу была начертана пентаграмма. С соблюдением всех формальностей, сложной формулой отката и крепкими пятью печатями, чтобы концентрировавшейся в звезде Силе некуда было деться и осесть где-нибудь под столом, питаясь снами и обрастая сознанием. Ковер предусмотрительно убрали в сторону, чтобы край ненароком не стер руны, с особым тщанием прямо-таки выпестованные на темных дощечках.

Некромант. Третье Инктября

Небо заволокло клубами пыли, и солнца стало не различить. Рассвет ли, закат ли – все стало едино. Рыцарь в сияющих доспехах раз за разом поднимал свой меч, раз за разом опускал его на сверкающую словно золото чешую огромного ящера, но тот хитроумно изворачивался, всякий раз ускользая. Поле битвы было усеяно мелкими блестящими пластинами – то чешуя не выдерживала и осыпалась осенней листвой.

Рывок, снова удар – и снова проклятый дракон увернулся. Рука рыцаря ныла от перенапряжения, усталость в членах давала свое. Но рыцарь был упорен и бесстрашен, и снова и снова бросался в атаку, стремясь освободить земли своего сюзерена от дракона, повадившегося уничтожать стада, а порой и целые небольшие поселения. Несколько дней воин преследовал страшилище, и наконец загнал его в тупик, и твари не нашлось иного выхода, как дать бой бесстрашному мужу.

Призрак. Второе Инктября

Никогда, слышите, никогда не ходите в последнюю неделю октября по ягоды! Особенно по клюкву. Особенно ночью.

Так наказывала Сенькиной бабушке ее бабушка. Так наказывала сама бабушка Сенькиным маме и дяде, сдабривая наказ хорошей порцией советских ужастиков про закопанные плохими американцами ловушки в болотах, специально для непослушных детей, которых потом вывезут и заставят разливать кока-колу в банки за три копейки.  Сенькина мама, понятное дело, слушалась и, когда пришло время, передала наказ самому Сеньке, здоровенному уже лбу семнадцати лет от роду. Но Сенька только пожал плечами и хмыкнул недоверчиво.

И пошел, весело помахивая пластиковым ведерком и подсвечивая путь фонариком от смартфона. Мать только руками развела – не удержишь, вон какой вымахал. Да и запрет этот, поколение за поколением передаваемый из взрослых уст в детские уши, стерся, заржавел и истончился. Почему нельзя? Почему именно в последнюю неделю? И именно в октябре? Телефон сын взял, уж не пропадет. И то хорошо, что он от своего компьютера оторвался, купленного отцом на баснословные деньги «для учебы». Пусть хоть воздуха глотнет, не страшно, что по темноте.

Оракул. Первое Инктября

Это был отчаянный шаг. Что поделать - быть ведьмой в Городе нелегко.

Город – это не то, что вы подумали. Я живу в маленьком пригороде, таком, чтобы без зазрения чужих глаз растить белену да волчьи ягоды вперемешку с мятой и мелиссой для чая. Соседи, если что и подозревают, что явно не верят своему внутреннему чутью. Хорошо жить в современном мире, не чета моей прапра… ее, вроде, на костре сожгли. Или хотели, но та сбежала, не упомню.

А Город – это… как бы объяснить. Это хитрая сеть, на переплетениях линий которой люди и находят таких, как я. Узелки поменьше, узелки покрупнее – все зависит от уровня Силы. Мой узелок совсем малюсенький, настолько, что я удивилась, когда ко мне приблудилась кошка. Кошки – Городские твари, причем, в отличие от нас, они не зациклены на какой-то области сетки, а могут спокойно перемещаться по нитям, выбирая себе хозяина или хозяйку. Я всегда любила котеек, но поминала, что они горды и честолюбивы, и шанс, что мне перепадет компания, плавно стремится к нулю.

Расскажи мне, мама, как тебя ...бали. "Рассказ служанки" Маргарет Этвуд

У современной культуры сериалов, помимо того, что они качественней "Кармелиты" и "Санта-Барбары", есть еще одно качество, которое их выгодно выделяет - часто они снимаются по книгам, которые люди или не знают, или забыли. Так было с "Игрой Престолов", так произошло с "Рассказом Служанки".

Если бы не сериал, я бы об этой книге и не услышала бы. С другой стороны - если бы мне после просмотра первого сезона никто не сказал, что книга лучше (а оно редко иначе), я бы ее и в руки не взяла.

Пройдемте, разберемся, почему. Рассаживайтесь по красным и голубым стульям. И не спрашивайте, почему вам достался такой цвет. Каждому по заслугам его.

Легенда о легендарном Легендариуме. "Толкин"

Все мы объективны до тех пор, пока речь не заходит о том, что буквально вросло в душу. И никакой принцип kill your darlings не работает, когда невидимый бич уже занесен над твоей любимой священной коровой.

У меня эта корова - произведения Толкина.

Вышел тут фильм намедни:

Источник: bbc.com

О чем фильм - о писателе, о человеке или об оксфордском профессоре? О творческом пути или о той любви, которая осталась на страницах "Берена и Лютиэн"? Почему наследники профессора мало того, что не в восторге, так и вообще открыто заявляют, что не давали своего разрешения на съемки?

Проходите, рассаживайтесь, только осторожно - потолки низкие, дверь круглая и вообще, тут мест только на двенадцать героев плюс одного волшебника :)

Король ужасов или людей? "Способный ученик" Стивена Кинга

У меня правило - о писателях, будь они живые или мертвые, говорить либо хорошо, либо дипломатично. Дипломат из меня так себе и вообще я та еще субъективная зараза. Поэтому, пусть и сильно чесались те четыре пальца, которыми печатаю, все же ваш покорный автор не стал вдохновенно расписывать о том, почему и насколько он не любит Стивена Кинга.

Вернее, ремарочка - как писателя-работягу я его безмерно уважаю. Как писателя, чьи тексты написаны грамотно, структурированно и законченно, тоже. Но вот хоть убейте, не лезли мне в глотку его ужасы. Восемь романов начинала читать и бросала самое большее на 80 процентах. Не выдерживала душа Вертера и все тут.

И вот очередной раз мне его посоветовали. И, сцепив зубы, я снова взяла да и скачала энное количество килобайт. И поверьте - не зря.

Источник: РИА Новости

Проходим, садимся, аккумулируем настроение. Оно вам понадобится.

Чай, веревка и о том, как просить сдачу. А. П. Чехов

Антона Павловича я полюбила не сразу. Мои продолжительные отношения с ним начинались в два этапа. Первый - в пятом классе нам задали прочитать один из его рассказов и поведать о нем классу. Я взяла в библиотеке целый сборник... и так долго выбирала, что пересказывать, что незаметно прочитала полностью. Рассказывала, как сейчас помню, "Спать хочется" - историю девочки-наймитки, которая настолько замучена работой и приказом барыни сидеть с младенцем, что, не выдержав, душит маленького и падает спать на пол. Мне тогда было десять.

Второй этап стал решающим - из-за конфликта, разгоревшегося все в той же школе, ваш покорный автор стала прогуливать уроки. В библиотеке. А там были Гофман, Гёте, Гейне, По... и Чехов, да. Так и завертелось.

Фото: moiarussia

Всего Чехова я так и не прочла, каюсь. Но сегодня хочу поговорить об одном маленьком, но пронзительном рассказе. О "Скрипке Ротшильда". Той, по которой Вениамин Флейшман, а за ним Дмитрий Шостакович написали оперу. Той, которая плачет на свадьбах.

Времена, в которых мы не жили. А кто жил?

Сидела ваш покорный автор, значит, с подругой ночью на берегу моря, в руках - стакан вина, в телефоне - попеременно сменяющие друг друга Сплин и Канцлер Ги. Близоруко щурясь, пытались рассмотреть Медведицу, плохо подпевали хорошие тексты, и тут кто-то из нас возьми да ляпни:

Эх, вот ведь были времена!

Фото: replyua.net

Ремарочка - этих времен ни я, ни подруга не застали, ибо сплин у моего поколения только в душе да в плеере, а толкинистско-ролевое движение на своем пике девяностых я могла наблюдать только в люльке. О пеленках цвета лориэнского листа можно было только мечтать :)

Так что за времена? Что мы о них знаем? Наливайте, гусары, пойло, да пройдемте - прямиком в горящий сентябрь.

Писатели тужились и тужились. Фильм "Реприза"

Скандинавское кино - оно такое, знаете... не зря у нордов если селедка, то тухлая, если лодка, то для набега, а если шлем, то непременно с рогами. И пусть ваш покорный автор знает, что последнее - не более чем утка, то со скандинавским кино все сложно. Оно вроде и странное, и местами как будто невыдержанное (не чета той же селедке), а душу трогает. Что поделать, все мы, рожденные в европейской полосе, так или иначе носим в себе частичку суровости предков. Рюриковичи мы потому что.

Но оставим теории теоретикам. Давайте к нашему, к киноманскому. Фильм Йоахима Триера, брата того самого, многими любимого и еще более многими ненавидимого Ларса.

"Реприза".

Проходим. За запах селедки - ну извините :)

О творческих потугах, бытии и суровой реальности

Вернувшись из дальнего путешествия в глубины депрессии своего подсознания, ваш покорный автор снова садится на своего любимого коня (ослика, мула, верблюда, да хоть грифона - смотря на ком вы меня представляете) и начинает вещать о творчестве.

Да, я все еще филолог, ничего не изменилось. Одна курсовая, написанная по нарративной криминалистике, ничего не меняет. Сегодня, ввиду долгого перерыва, хочу поговорить ни о чем. Просто выложу досужие мысли. Проходите, располагайтесь, чаю наливайте, только осторожно - в чайнике мышь-полевка (с)

Hellblade. Философское мнение не-геймера

Your hell is here.

(c) Solar Fake

Сказал бы мне кто, что я игру обозревать буду, засмеяла бы. А вот поди ж ты. От Мидгарда да от ада не зарекайся, если перефразировать известную поговорку.

Итак, предупреждение. Отзыв об игре с точки зрения филолога. Так что заранее: я не буду говорить о механике, графике, удобстве (и даже не скажу, что героиня ну оооочень медленно ходит) и прочей технической стороне вещей. Я хочу поговорить о главной идее, ее восприятии и степени проработки деталей. Об общем эмоциональном фоне.

Так что, господа технари (как вы вообще здесь оказались, а), уберите клавиатуру, которой уже собирались в меня швырнуть, и проходим, наливаем чаю с печеными яблоками. Как-никак зима, автор болеет.

"Седьмая муза" или где остальные шесть, а?

Для одних Испания - это коррида. Для других - сомбреро, гитара и одухотворенные мачо на нагретых мраморных плитах вечернего ресторана. Для третьих - вообще кровавые инквизиторские застенки.

А для меня это - непохожие на своих голливудских коллег режиссеры фильмов ужасов и безумная надежда на достойную экранизацию Лавкрафта.

Берем паэлью, лепешки тако, наливаем сангрию, и прошу за мной, в уголок темного фламенко, пугаться будем. Тут царство дель Торо, тут фавны бродят.

Фазерланд, о фазерланд! Кристиан Крахт как спонсор тоски

"Мы были на волосок от жизни."

(с) Чак Паланик

Мимо этой книги я бы прошла, не задумываясь. Что-то современное, небольшое, написанное простым языком... и если бы не роковое стечение обстоятельств, так бы и не прочла.

Но вот, чутье бьет в набат, и волшебная страница Википедии гласит, что автор написал свой роман, беря за основу дендизм и декаденство девятнадцатого века.

Что ж, подкуривайте свои ментоловые, без фильтра, в мундштуке или без - проходим, сегодня можно курить в тексте. Возможно, выбранные мной цитаты слишком коротки, а мой этот пост слишком обрывочен. Возможно, ты, читатель, не разделяешь мое мнение касательно счастья. Возможно все. Но проходи, только на струны души не наступай, я тут чутка поразбросала.

Бойцовский Клуб - роман о постмодернизме?

"Этот мир отныне принадлежит нам и только нам, - 

говорит Тайлер. - Древние давно в могилах."

Чак Паланик

"Бойцовский клуб". Книга появилась двадцать лет назад, в далеком 1999-м. Ее поначалу отказывались публиковать, но потом приняли, и она выстрелила - стала бестселлером. Многие молодые люди пытались собирать свои "клубы", и эти попытки жестко пресекались. Спустя некоторое время волна популярности спала, Паланик написал другие книги, а рынок не стоял на месте.

А потом пришел Брэд Питт и все снова закрутилось.

Кто не читал книгу, тот наверняка смотрел фильм, поэтому сюжет пересказывать не буду. Я хочу порассуждать, о чем же этот роман.

Те, кто знает, кто такой Тайлер Дерден, проходим в наш клуб раковых больных. Остальных прошу ознакомиться с матчастью. 

Achtung - филологический длиннопост.