Никогда, слышите, никогда не ходите в последнюю неделю
октября по ягоды! Особенно по клюкву. Особенно ночью.
Так наказывала Сенькиной бабушке ее бабушка. Так наказывала
сама бабушка Сенькиным маме и дяде, сдабривая наказ хорошей порцией советских
ужастиков про закопанные плохими американцами ловушки в болотах, специально для
непослушных детей, которых потом вывезут и заставят разливать кока-колу в банки
за три копейки. Сенькина мама, понятное
дело, слушалась и, когда пришло время, передала наказ самому Сеньке,
здоровенному уже лбу семнадцати лет от роду. Но Сенька только пожал плечами и
хмыкнул недоверчиво.
И пошел, весело помахивая пластиковым ведерком и подсвечивая
путь фонариком от смартфона. Мать только руками развела – не удержишь, вон
какой вымахал. Да и запрет этот, поколение за поколением передаваемый из
взрослых уст в детские уши, стерся, заржавел и истончился. Почему нельзя?
Почему именно в последнюю неделю? И именно в октябре? Телефон сын взял, уж не
пропадет. И то хорошо, что он от своего компьютера оторвался, купленного отцом
на баснословные деньги «для учебы». Пусть хоть воздуха глотнет, не страшно, что
по темноте.
Едва захлопнулась дверь и Сеня остался один на один с
октябрьским мраком, он тут же поежился. Смартфон подмигивал голубоватым светом,
и в темноте пустой проселочной дороги Семен сам себе напоминал огромного
светляка. Полз он так же медленно – подзабыл он уже расположение кочек да ямок
в бабушкином поселке, подзабыл. Много лет не приезжал, то старшие классы, то
ЕГЭ, то первая сессия… А там уже и бабушки не стало, дом стылый бросить жалко,
продать некому – единственное, что остается, совесть по шерсти гладить и исправно
проводить несколько недель в году.
Вот и сегодня вспомнилось Сеньке, как в детстве с бабушкой
он на болота ходил, клюкву собирать. Тут ведь почти Заполярный Край, клюква
растет раскидистая, сочная, только знать надо, куда ногу становить, иначе
утопиться не утопишься, но обувь потерять – милое дело. Вспомнил Сеня, как
бабуля говорила, что самая сочная клюква в темноте прячется, мол, солнечный
свет сладость губит. Все вспомнил Сеня, только вот присказку о том, что в
последние дни октября носа своего за калитку совать не нужно, забыл.
Вот уже и дорога сужается, все чаще под ногами валежник
похрустывает да наметившийся на небе месяц за деревьями прячется. Луч фонарика
то и дело выхватывает старые пни, коряги и разного рода мусор, что появляется
из ниоткуда и словно сам собой размножается, охватывает грязным ковром весь
таежный подлесок – куда ни глянь, бутылка, пробка или обертка от мороженого. А
где и куклу найти можно выброшенную, и даже зеркальный диск.
Ноги сами вели к нужному месту – память просыпалась с каждым
шагом. Вправо, влево, на пригорочек, да от поваленного дерева слегка уклониться
вправо – и вот он, первый куст! Ото мха влажный, приземистый, а ягоды на нем –
загляденье. Сенька не удержался, приблизился и навел камеру, фокусируя. На
экран опустилась какая-то здоровенная мошка. От неожиданности Семен чуть не
уронил смартфон, но потом понял, что это всего лишь огромный комар. Таежный.
Согнал, сам с себя усмехнулся – чего пугаться-то – и стал собирать клюкву, не
отвлекаясь на пустяки.
Видимо, парень по неосторожности потревожил спящее комариное
гнездо, потому что не успел он обобрать и одного куста, как настойчивые
голодные насекомые стали пищать над ухом и немилосердно лезть в глаза. Сеня и
отмахивался, и отвлекал их смартфоном, чтобы они летели на свет, а не на него,
но все без толку. Пару-тройку ему даже удалось прибить, но поздно – он увидел
на ладони размазанные капельки крови. При свете полумесяца казалось, что он влез в мазут.
- Твари!
Гневно сопя и сетуя на поздних морозоустойчивых кровососов,
Сеня поспешил домой, перепрыгивая через кочки и поваленные коряги. Щека уже
начинала чесаться. Но самое обидное – звон комаров никуда не делся, и даже
перейдя на легкий бег, Сеня так и не смог отделаться от голодающей таежной
фауны. Даже стоя перед дверью бабушкиного домика, он все равно еще слышал
назойливый писк.
Может, это ему кажется? Он зашел внутрь, снял пуховик,
стараясь убедить себя, что легкий комариный гул – это всего лишь звон в ушах.
Но когда Сеня прошел в ванную и увидел, как возле левого уха, где звон был
наиболее явным, на его глазах появляется легкая красная припухлость, он
занервничал. Пока он лихорадочно гуглил, является ли это особо заковыристым
подвидом аллергии, пусть и съел он буквально пару ягод, в ванную вошел мамин
брат. Завидев Сеню, он нахмурился, а когда перевел взгляд на валяющееся тут же
на полу перевернутое ведерко с несчастным десятком клюквенных ягод, то и вовсе
побледнел. Закричал на племянника что-то нечленораздельное, но тут же схватился
за глаз и кинулся промывать под водой. Промывал долго, но помогло не особо,
глаз заплыл, только щелочка осталась. Одними губами дядя прохрипел: «…октября…»
и бросился прочь. А Сеня так и остался в ванной, забрызганной клюквенным соком –
в сердцах дядя раздавил несколько ягод.
В ушах Семена все еще звенело, противно
и настойчиво, то приближаясь, то отдаляясь.
Лицо горело и немилосердно чесалось. Умывание холодной водой
не помогало, почистить уши ватной палочкой тоже. Запрос в сети остался
неотвеченным. Со злости Сеня саданул кулаком о стену и сполз на пол, смотря на
расцарапанную костяшку. Пока он смотрел, вокруг ранки появилось несколько таких
же припухлостей. Рука, как и лицо, зудела, и Сеня чесался, чесался и чесался,
содрав с себя сначала толстовку, а потом и футболку расчесывая кожу до крови.
На кухне через стенку что-то упало, по звуку кастрюля. Сеня
встал с пола и неспешно пошел туда, не отнимая рук от нестерпимо зудящей спины.
На кухне он застал жуткую картину – на старом табурете сидел дядя и размеренно
колол зубьями погнутой вилки щеку. Мама, не обращая на него внимания,
лихорадочно перерывала аптечку. Услышав шаги сына, она обернулась, и Сеня
отшатнулся – ее лицо распухло, щеки покраснели и пошли странной мелкой сыпью.
- Мама, что с тобой?! – кинулся к ней Сеня.
Она не отвечала, все перебирая ампулы и порошки. Наконец
бросила бесполезное занятие и отодвинула от себя коробку, сжимая в руке какую-то
старую бумажку, пожелтевшую от времени.
- Я говорила… не ходи за клюквой, - она еле говорила:
дыхательные пути перехватывало распухшее горло.
Сене было страшно. Он боялся дяди, который успел разодрать
себе щеку так, что на полу была маленькая лужица крови. Он боялся, что мама
задохнется.
Но еще больше он испугался, когда, развернув бумажку, он
увидел надпись, сделанную бабушкиным почерком с завитушками:
«Коли пойдет кто в
десятую и одну луну на болото, не велено ему трогать живое или касаться
мертвого. Ежели умертвит кто живое, в дом евойный мертвое придет. Ежели мертвое
придет, все живое в доме в мертвое превратится.»
Сеня нервно рассмеялся. Он вспомнил, как прихлопнул двух
надоедливых таежных комаров. Ситуация выходила идиотская. Он сел на пол. Спина, а пуще всего руки, чесались
так, что невмоготу. Сеня посмотрел на мойку, где мама незадолго до того
перемывала посуду. Он схватил нож для сыра.
Лезвие было холодное, но ни на секунду не уменьшило зуд.
Комментариев нет:
Отправить комментарий